Наполеон (2023) скачать бесплатно

Рецензия кинокритика к фильму Наполеон

Кинематограф превратил Наполеона в самую киногеничную историческую личность, посвятив ему и его эпохе рекордные 1000 фильмов. В 21 столетии один из величайших правителей человечества не менее притягателен для потомков, чем для современников. Ветеран британского кино, 85-летний Ридли Скотт, также решил посвятить императору французов одну из глав своей режиссерской фильмографии. 150-минутное полотно, снятое в формате кино-биографии – байопика – не оправдывает заявленных амбиций.

Беспрецедентный биографический материал, превосходящий самую изощренную беллетристику, Скотт умудряется превратить в сбивчивый, бессвязный и унылый памфлет, изнуряющий своим художественным обскурантизмом и просто непостижимым историческим невежеством. Дискредитировать свой творческий статус такой поверхностной и непродуктивной эксплуатацией исторической славы Наполеона не осмелился ни один режиссер за все 125 лет существования наполеоновской кинолетописи, начатой еще братьями Люмьер.

Пытаясь оправдать несостоятельность фильма, Скотт акцентирует не исторический, а развлекательный компонент, не удовлетворяя жанровым стандартам масштабности блокбастера и потрясая антиисторичностью своего киносуррогата.

Уже в начальной сцене присутствие Наполеона на казни Марии-Антуанетты абсурдно, поскольку в тот период он находился на Корсике. Осада Тулона из сенсационного захвата самого неприступного форта Европы превратилась в жалкую стычку, внедрив навязчивую выдумку о том, что Наполеон прикрывал уши во время канонады. С Жозефиной Наполеон познакомился не летом 1794, когда он сидел в тюрьме, а осенью 1795 без выдуманных сентиментальных интерлюдий о шпаге казненного отца. Египетский поход осквернен дешевой инсинуацией относительно обстрела пирамид. Скотт упорно глумится над Наполеоном, непримиримым врагом Британии, и, упоенно фантазируя, в эпизоде переворота 18 Брюмера спускает Бонапарта с лестницы. Наполеон сам возложил корону, что было обговорено с Папой, и не произносил речей, а фигурирующая в сцене коронации реплика была сказана им десятилетие спустя в частном разговоре. Вторая Итальянская кампания купирована также как Первая и как кампания 1813-14 г.

Немногочисленные политические диалоги звучат фальшиво и нелепо, не разоблачая политическую конъюнктуру, не раскрывая истинных мотивов, а просто выполняя утилитарную функцию сюжетных связок, когда с этим не справляется беспомощный монтаж и рассыпающийся сценарий. Все художественные элементы противоречат реалиям эпохи – костюмы, обувь, мебель, униформа, неуместные усы и бороды. Хотя декоративный антураж не уступает в исторической неубедительности батальным сценам.

Все победоносные сражения Наполеона сведены к Аустерлицу – триумфальному разгрому напавшей на Францию третьей коалиции, который низведен до карикатурного шаржа. Хаотическая и бессмысленная динамика скромных масс массовки не воссоздает ни индивидуальный стратегический облик битвы, ни организованную мощь Великой Армии, ни полководческий гений Наполеона. Отчасти лишь его целеустремленность, волю и провиденциальную проницательность. Финальная битва Наполеона, решившая судьбу Европы, – Ватерлоо – изобилует аналогичными проблемами, возросшими пропорционально режиссерским амбициям Скотта, который пожелал потягаться со своими предшественниками.

Выхолощенный политический контекст никак не разъясняет оголтелый сюжетный волюнтаризм. По мнению Скотта, единственной детерминантой европейской истории была Жозефина – Наполеон возвращается из Египта не по причине военно-политического кризиса, а из ревности к Жозефине, становится консулом, чтобы ее впечатлить, покидает Эльбу из желания встретиться с ней, хотя Жозефина уже скончалась, но ради своей сомнительной мелодраматичной концепции Скотт щедро дарит ей почти год жизни, при этом лицемерно избегает упоминаний о деятельном участии Англии в борьбе с Наполеоном: о многочисленных покушениях на его жизнь, финансировании антифранцузских коалиций и неупомянутой войны в Испании.

Историческая несуразица под циничным, халтурным руководством Скотта атакует практически перманентно - пренебрежительная примитивизация истории, грубый схематизм, вольная рокировка, ревизия, купирование реальных событий. Сценарные пустоты беззастенчиво зияют, обнажая скомканный, алогичный сюжет, невнятную операторскую работу, рваный монтаж. Все это начисто гасит повествовательный импульс, превращая фильм в вялый, едва влачащийся, на редкость скучный опус. Стихийная, исполинская мощь этой переломной эпохи втиснута в скромный формат провинциальной байки. Этот спертый мещанский дух переполняет затхлую киноатмосферу. Эмоциональная стерильность граничит с безжизненностью, актеры напоминают манекенов, а не живых людей.

Хоакин Феникс, назначенный Скоттом на главную роль, вероятно, получил ее благодаря творческому непотизму и ностальгической меланхолии. Поскольку объективных причин для утверждения его кандидатуры нет – Феникс не соответствует своему герою ни возрастом, ни внешностью, ни актерским темпераментом. 49-летний обрюзгший актер с заторможенной пластикой, летаргической речью и индифферентной маской патологической отстраненности напоминает вялое, впавшее в анабиоз хладнокровное, а не безудержного, страстного, энергичного Наполеона, в начале киноповествования едва отметившего 24-летие и прозванного из-за своей моложавости маленьким капралом.

Порывистая быстрота, чеканный голос, харизма, холодная элегантность, легендарное обаяние, глубокий взгляд, чарующая улыбка, точеное словно античная камея лицо – всех этих типичных черт Наполеона, запечатленных сотнями очевидцев, в интерпретации Феникса нет и следа. Актер с ленивой, бездумной инертностью продолжает череду депрессивных невротиков, давно ставших его типичным амплуа, создавая аморфный характер лунатика, находящегося в сомнамбулическом трансе. Его Наполеон – словно обмякшая тряпичная кукла, под нетвердым руководством Скотта дергающаяся в редких конвульсиях. У Феникса ребячливые игры с собакой, заигрывания с Жозефиной, влепленная ей вопреки исторической правде пощечина словно неуклюжее пробуждение от глубокого оцепенения, выполнение тяжкой обязанности изображать экранный образ, а не проживать его. Эта пародийность нелепа и крайне отталкивающа.

Психологическая подавленность Наполеона подчиняет его Жозефине, доминирующей в их садо-мазохистских отношениях, его матери, толкающей его в постель любовницы в попытке оценить его фертильность. Скотт пытается превратить подлинного Наполеона, презиравшего любое подчинение, в закомплексованного подкаблучника и маменькиного сынка. Режиссер, беспрестанно заставляя его отрывисто утирать слезы и нервно усмехаться, не пытается продемонстрировать его человечность или потаенную уязвимость, методично формируя апокрифичный образ интроверта с социопатической девиацией.

Обсуждать архитектонику сложного, многомерного образа противоречивой и богатой личности не приходится, ее просто нет, есть безвкусные эксцессы, доведенные до комического абсурда, есть невежество и отсутствие понимания своего образа. Однако Феникс, как и Скотт, наивно пытается декорировать свою неудачу претенциозными заявлениями об интерпретационной неординарности, не понимая, что такая резонерская риторика неприменима к реальной личности.

Ванесса Кирби в роли Жозефины вторит летаргической манере Феникса. Возникает стойкое ощущение, что весь кинохронометраж Кирби была зациклена только на прямой осанке и пустом, парализованном выражении лица. Ее неуклюжая походка, угловатая пластика, вульгарность, неумение вальсировать противоречат ее историческому прототипу – элегантной, томной креолке с колдовским голосом и манящей чувственностью. Жозефина в трактовке Кирби безучастна, она словно марионетка во власти собственного самомнения, едва ли не честолюбивее самого Наполеона. Она словно заряжает его своим тщеславием, провоцируя его успехи, пробуждая скрытый потенциал. Она - альтер-эго Наполеона, они - взаимозависимые, неразрывные воплощения могучего, всепоглощающего эгоизма, поэтому их взаимная тяга непреодолима, а разрыв ведет к гибели. Ее характеристика Наполеона как «животного, которое ничто без нее» - пошлая, смехотворная, популистская сущность фильма, оскверняющего историю и этические принципы ее киноотражения. Эта жалкая фальсификация достойна лишь забвения.